Феникс Побеждающий - Страница 6

Над скопищем поднялась новая волна гула, но тут, внезапно, направленные на него взгляды потеряли блеск. Люди больше не сердились, на неверящих лицах не читалось отвращение — по общему молчаливому согласию, все просто перенастроили фильтры ощущений и вырезали Фаэтона из восприятий. Возможно, они его и из памяти стёрли — чтобы брехня помешанного изгоя не омрачала воспоминание о том замечательном дне. Все головы повернулись к озеру разом, как пшеничные колосья под порывом ветра.

А Фаэтон лишь ухмылялся. Общество воспитало их на поддельных ощущениях, и в этом их изъян. Они могли настраивать фильтры как угодно — действительность от этого не изменится. Глубинные не носили фильтров, и, пока у них был открыт хотя бы один канал с Ментальностью, они видели Фаэтона, и, поскольку он не мог отблагодарить их за выступление, они петь не начинали. Толпа могла его забыть, но Глубинные при нём не запоют.

Они ждали, чтобы он ушёл? Покинул пределы слышимости песни? Но ведь понятно, что путь пешком займёт несколько часов — они столько ждать не готовы. Также понятно, что правила изгнания не позволяют продавать или дарить право на поездку. Оставался единственный выход — увезти его насильно.

Кто сломается первым в состязании упрямств — Фаэтон, убеждённый в своей правоте, или толпа, которую, возможно, грызло сомнение в решении Наставников?

Если бы противники были уверены в том, что правы, подумал Фаэтон, они бы просто попросили констеблей его убрать. А если нет…

Люк захлопнулся перед носом, а мостки пристани втянулись в причальную башню. Фаэтон стопами почувствовал толчок — дирижабль взлетел.

Его увозили. Фаэтон успел увидеть, что три манекена-преследователя неподвижно ссутулились у основания уже сложенной пристани. Их руки и головы безвольно повисли — по позе было видно, что эти тела покинули. Агент Ксенофона (софотек Ничто, или кто-нибудь другой, ими управлявший) отсоединился и сбежал.

Мимо окон наблюдательной палубы пронеслись накренённые причальные башни и балкон, опоясавший орбитальный лифт. Дирижабль описал изящный полукруг, набрал высоту и поймал ветер.

Радость от победы омрачилась тут же, как Фаэтон увидел, далеко внизу, синие просторы Виктории. Солнце подсвечивало рябь, глубины отражали форму далёких облаков, и среди отражений плыла флотилия древних существ, с расправленными парусами, но песня не достигала такой высоты — до дирижабля долетал лишь приглушённый, тоскливый отзвук.

Даже если произойдёт чудо и изгнание отменят завтра, эту глубинную песню он никогда не услышит и никто её не опишет.

Фаэтон резко подошёл к носовому окну и уставился на африканские холмы и небо впереди.

Серебристая полоса побережья осталась позади. Впереди был Индийский океан — бескрайнее поле кобальтового цвета, иссечёное пенистыми шапками волн.

Фаэтон вслух спросил:

— Куда же меня везут?

Ответ не прозвучал. В конце палубы он нашёл пару люков, сходни за ними вели вверх и вниз. Он решил обследовать корабль и пошёл наверх.

На верхней палубе окон не было. В центре, окружённое кабелями и крепежами, находилось шестиногое создание из металла и плоти. Его шесть щупалец-рук исходили из центра и были воткнуты в порты управления. В конусообразную вершину — мозг — шли провода, а в три стороны смотрели три морды стервятников. Поверхность тела испещряли разнообразные порты, пазы и штепсели. Ряды приёмников помогали птичьим перелётным инстинктам, передавая навигационные данные с орбиты.

— Ты киборг, пилот истребителя, — поразился Фаэтон. Подобное он встречал только в музеях.

Стервятник взглянул на него прохладно.

— Уже нет. Знания, память о войне, боях, бомбардировках, воздушных схватках, разведке проданы, давно, Аткинсу и его Воинственному разуму. Пусть ему кошмары снятся. Пусть он помнит запахи горящих деревень, сёл и вопли молодых, ещё розовых лесов. Я теперь помню цветочки и котят, голоса китов и вид облаков над морем. Я спокоен.

— Ты обо мне знаешь?

— Изгой. Изгой, но, судя по костюму, богат так, что и вообразить нельзя. Знаменитый — каждый поступок обсуждают всем миром, радиоканалы разрываются. Мир внезапно забыл, а потом так же внезапно вспомнил о корабле, о котором ты мечтал. Не каждый рассудок в сети ещё пришёл в себя, но каждый голос тебя винит. Ты — он?

Фаэтон подивился, почему создание просто не подсмотрело в Виртуальность.

— Вы, похоже, отключены от Ментальности?

Три клюва хором щёлкнули:

— Ийя! Я её презираю. Нет во мне того, чему нужно возвыситься. Пусть молодёжь тешится, а я в празднике не участвую.

— Так вышло, что я также не праздную. Да, вы угадали правильно. Я — Фаэтон Изначальный, Радамант.

— Уже нет. Ты — Фаэтон Нулевой, Ничто.

Слова ударили Фаэтона в сердце. Разумеется. В хранилищах нет его копий. Он больше не Фаэтон Изначальный, первая копия хранимого шаблона. Он — ноль. Если умрёт, ничего не останется. Он не имел школы и поместья.

Фаэтон спросил:

— А вы не боитесь со мной говорить?

— С чего бы? Кого мне бояться, этих выскочек — Наставников, Софотеков? Я старее их, я старее Федерального Ойкуменического Сотрудничества! Они — образования сложные, но без опоры, без силы. Они пройдут, я останусь. Мой образ жизни забыт, но он вернётся. Пока я помню котят и облачка, но я вспомню и горящих заживо детей.

Высказывание смелое, но Фаэтон напомнил себе, что киборг не продавал и не предлагал билеты. В правовом плане Фаэтон колебался между безбилетником и похищенным.

— Сэр, кто же вы?